Лион Фейхтвангер – «Еврей Зюсс»
Oct. 23rd, 2006 07:51 pmКнига, которую при Гитлере запретили и сожгли.
Книга, вывернув которую наизнанку, экранизировали и получили радикально антисемитское кино.
История Йозефа Зюсса – еврея, который благодаря отчасти случаю и, в большей степени, своим усилиям достиг положения второго лица в государстве. Зная историю Германии начала восемнадцатого века, особенно положение евреев там, можно себе представить чего это ему стоило.
Умный, честолюбивый, амбициозный, хитрый:
Ему становилось все яснее и яснее: его призвание – водить компанию с власть имущими, ублаготворять их, увиваться вокруг них. Кто лучше его умел проникать в причуды и прихоти государей, вовремя замолчать, вовремя заронить в них семя своей воли, как шелкопряд свою личинку в созревающий плод? А кто еще способен был так подольститься к женщине и мягкой уверенной рукой скрутить самую неподатливую? Его жгло желание: побольше стран, побольше людей, побольше женщин, побольше роскоши, побольше денег, побольше лиц. Движение, деятельность, вихрь событий.
Но переломным моментом в успешной, благополучной жизни Зюсса становится убийство дочери. После этого смыслом его существования становится месть. Он искренне верил, что свершившееся возмездие вернет ему дочь.
Тем временем Зюсс укрылся в далеком, уединенном покое. Его ничто не трогало, прибой всеобщего возбуждения не достигал сюда. Буря несколько стихла. Еврей ничего не видел, не слышал, не замечал. Окружающее исчезло для него. Он ждал. Вот теперь, сейчас, дитя будет здесь, овеет его сладостным дуновением, сладостно вольется в него, сделает его невесомо легким. Он сидел, не шевелясь, с блаженной, глуповатой улыбкой, и ждал. А ее все не было. Ничего не было. С каждым ускользающим мгновением он чувствовал себя все холоднее, тяжелее, опустошеннее. И вдруг понял – она не придет никогда…
И тут ему стало ясно: он избрал ложный путь. Все, что он думал, делал, предпринимал, его счеты с герцогом, искусно возведенное здание мести и торжества – все было ложью и заблуждением.
Все, что произошло с Зюссом потом – тюрьма и виселица – было уже не важно, жизнь потеряла для него всякую ценность.
И, в качестве некролога, слова недоброжелателя:
Он отведал от всех трапез, глазами, чувствами, мозгом вкусил всех тончайших услад жизни, до дна испил каждую победу и каждое поражение, обогатил свою душу трагической гибелью дочери, замыслил и осуществил ослепительную, изощренную, опаленную адским пламенем жесточайшую месть, а теперь он умирает на глазах у всего мира фантастической и, вероятно, добровольной смертью, в которой больше героизма, чем в смерти на поле брани. Опаленный ненавистью, обласканный любовью, загадочный, величавый… А тот будет жить вечно. Все вновь и вновь будут позднейшие поколения вникать, вдумываться, вчувствоваться в его судьбу, стараясь понять, кем он был, что думал, видел, как жил и умер.
По-моему, случаи такой любви и уважения писателя к своему герою очень редки...
Книга, вывернув которую наизнанку, экранизировали и получили радикально антисемитское кино.
История Йозефа Зюсса – еврея, который благодаря отчасти случаю и, в большей степени, своим усилиям достиг положения второго лица в государстве. Зная историю Германии начала восемнадцатого века, особенно положение евреев там, можно себе представить чего это ему стоило.
Умный, честолюбивый, амбициозный, хитрый:
Ему становилось все яснее и яснее: его призвание – водить компанию с власть имущими, ублаготворять их, увиваться вокруг них. Кто лучше его умел проникать в причуды и прихоти государей, вовремя замолчать, вовремя заронить в них семя своей воли, как шелкопряд свою личинку в созревающий плод? А кто еще способен был так подольститься к женщине и мягкой уверенной рукой скрутить самую неподатливую? Его жгло желание: побольше стран, побольше людей, побольше женщин, побольше роскоши, побольше денег, побольше лиц. Движение, деятельность, вихрь событий.
Но переломным моментом в успешной, благополучной жизни Зюсса становится убийство дочери. После этого смыслом его существования становится месть. Он искренне верил, что свершившееся возмездие вернет ему дочь.
Тем временем Зюсс укрылся в далеком, уединенном покое. Его ничто не трогало, прибой всеобщего возбуждения не достигал сюда. Буря несколько стихла. Еврей ничего не видел, не слышал, не замечал. Окружающее исчезло для него. Он ждал. Вот теперь, сейчас, дитя будет здесь, овеет его сладостным дуновением, сладостно вольется в него, сделает его невесомо легким. Он сидел, не шевелясь, с блаженной, глуповатой улыбкой, и ждал. А ее все не было. Ничего не было. С каждым ускользающим мгновением он чувствовал себя все холоднее, тяжелее, опустошеннее. И вдруг понял – она не придет никогда…
И тут ему стало ясно: он избрал ложный путь. Все, что он думал, делал, предпринимал, его счеты с герцогом, искусно возведенное здание мести и торжества – все было ложью и заблуждением.
Все, что произошло с Зюссом потом – тюрьма и виселица – было уже не важно, жизнь потеряла для него всякую ценность.
И, в качестве некролога, слова недоброжелателя:
Он отведал от всех трапез, глазами, чувствами, мозгом вкусил всех тончайших услад жизни, до дна испил каждую победу и каждое поражение, обогатил свою душу трагической гибелью дочери, замыслил и осуществил ослепительную, изощренную, опаленную адским пламенем жесточайшую месть, а теперь он умирает на глазах у всего мира фантастической и, вероятно, добровольной смертью, в которой больше героизма, чем в смерти на поле брани. Опаленный ненавистью, обласканный любовью, загадочный, величавый… А тот будет жить вечно. Все вновь и вновь будут позднейшие поколения вникать, вдумываться, вчувствоваться в его судьбу, стараясь понять, кем он был, что думал, видел, как жил и умер.
По-моему, случаи такой любви и уважения писателя к своему герою очень редки...